Алексей Верижников Руководитель управления, Москва Почему в России не строят доступное жилье? Как получилось, что самые непрестижные дома выглядят у нас пародией на престижные?
Как связаны политика и домостроение?
Почему у Мексики больше возможностей, чем у России? Что такое популизм по-русски?
Размышляет социолог Алексей Верижников.
Алексей Верижников
Престижные фавелы
Идея таунхауса призвана объединить преимущества городской и загородной жизни – малая этажность, городская инфраструктура и обилие зелени, создающее «эффект дачи». В московских районах, застроенных хрущевками, деревья уже в прямом смысле «выше крыши», широкие пространства между домами представляют собой по сути садово-парковую зону, а заросшие тиной элегические прудики дают возможность местным рыболовам-любителям пока еще бесплатно утолять свою страсть к предмету, вытягивая из мутноватой водицы неприхотливых и прожорливых с палец размером ротанов.
Откровенные маргиналы в «хрущобных» районах по большей части повымерли в «лихие девяностые». Обильно припаркованные бюджетные иномарочки свидетельствуют о скромном, но не оскорбительном достатке его обитателей.
Плюс еще сохранившаяся с советских времен инфраструктура – детские сады, школы, поликлиники. Все это очень выгодно отличается от воткнутых на дальнем пустыре двадцатиэтажек, между которыми воет адский ветер, гоняя пластиковые пакеты по мерзости запустения.
На их фоне, хрущевки с их обильной зеленью, комфортной для глаз линией горизонта и относительной тишиной – действительно нечто вроде суррогатной «городской дачи» или «таунхауса для бедных». В российской урбанистике очень странным образом сблизились концепции самого непрестижного и одного самых престижных видов жилья.
От массового сноса хрущевок в Москве (тем паче в России), похоже, окончательно отказались. Поэкспериментировав, решили ограничиться лишь признанной наиболее хлипкой «первой серией индустриального домостроения».
А какой смысл сносить дома, которые даже трещин пока не дали и, как минимум, лет двадцать еще простоят? Это при том, что по стране сохранилось немало сталинских бараков, где крыша в полном смысле этого слова людям на голову падает.
Плюс еще возня с бесплатным переселением обитателей сносимых пятиэтажек. Все же хотят остаться в том же районе и, по возможности, «улучшить условия».
А желающих переселяться в «новую Москву», куда-нибудь поближе к границе Калужской области, по понятным причинам весьма немного.
Любопытно, что в Италии в 1950-60-х годах также осуществлялось массовое строительство типовых домов, напоминающих наши хрущевки. Панорамы итальянских пустырей, уставленных однообразными блочными конструкциями, можно лицезреть в фильмах Феллини, Антониони, равно как и других титанов великого итальянского кинематографа шестидесятых.
Дожидаться пока местные «хрущевки» уютненько обрастут кипарисами – подобно тому, как наши успели обрасти тополями, да березками – итальянцы не стали, и, по большей части, к настоящему времени их посносили. Хрущевка в кипарисах – это уже, скорее, сюжет крымского «народного таунхауса».
Популизм – это молодость мира
Советские хрущевки были построены в популистском запале Никиты Сергеевича. Обещание построить представлявшийся в виде рога изобилия коммунизм уже в близлежащей двадцатилетней перспективе нужно было подкреплять чем-то вещественным.
Иначе население, проживающее в бараках и коммуналках при средней норме жилья в пять «квадратов» на человека, в таких сладких обещаниях усомнилось бы сразу (а так, усомнилось лишь попрошествии десяти-пятнадцати лет). Но, по тем временам, прорыв был, конечно же, колоссальным, ибо для городского жителя, обретавшегося в бараке, ходить по нужде «на двор» или за водой на колонку было занятием далеко не самым комфортным.
Там же, в хрущевских новостройках, произошла смычка города и деревни. Переселенцы из городских бараков и коммуналок заселяли новые районы вместе с жителями стоявших раньше на этом месте и снесенных в процессе строительства деревень – Новых Черемушек, Зюзино, Беляево, и т.д.
Деревенские и сформировали тот уникальный полусельский быт хрущевок – совместные посиделки во дворе, никак неоформленные «сотки» под окнами с яблонями, сливами и смородиной, а также бесконечной войной между нелегитимными «куркулями» и находящимися в «своем праве» расхитителями, как им казалось, «общего» урожая плодово-ягодных. Они же, деревенские, посадили везде деревья, которые и обратили изначально неприглядные пост-строительные пустыри в нынешние городские оазисы, где площадь зеленых насаждений значительно превышает площадь зданий и сооружений.
В общем, народ получил свое простое, но недолгое счастье, а власти – временное избавление от подспудного давления со стороны фрустрированных граждан, в чем, собственно, и состоит политика популистского лавирования.
С начала ХХ века мы живем в так называемом «массовом обществе». Вот, уже целый век популизм является наиболее распространенной формой манипулирования массовым сознанием, где умеренная не слишком неэкзальтированная лояльность покупается в обмен на определенные «подарочки» со стороны власти.
Сюда можно отнести и плутоватые западные демократии, и «ленивый» средиземноморский фашизм (Муссолини, Франко, Салазар),и выпивошно-разгильдяйский хрущевско-брежневский поздний СССР. В развивающихся странах классическими примерами популизма являются аргентинский перонизм, почти вековое правление Институционально-революционной партии в Мексике, а также режим Сухарто в Индонезии (1966-1998), который за 30 лет своего нахождения у власти сократил уровень бедности в стране с 70% до 15% населения, равно как и стал предтечей много того, что мы видим в современной России – «суверенной демократии», «выборов без выбора», коррупционного слияния бюрократии и бизнеса, а также раздачи эксклюзивных экономических привилегий узкому кругу «друзей».
Тем, у кого демократия западного типа находится в «святцах», может показаться странным ее включение в этот список. Но, по сути, включение электорального маятника – социалисты – консерваторы – снова социалисты – снова консерваторы – и так до без конечности при сохранении фундаментального статуса-кво для подлинно власть предержащих (так называемые «перемены без перемен») тоже вполне вписывается в концепцию популизма.
Своих гопников и бездарей – ибо это избиратели – активно привечают обе стороны в «маятниковой» политике. Сначала социалисты/ социал-демократы щедро раздают льготы и пособия и массово заселяют в социальное жилье наиболее никчемных граждан.
Затем консерваторы говорят, что так больше жить нельзя, и просят обратить внимание на «киндер, кюхе, кирхе» (в приблизительном переводе — бей жену, спасай отечество!) и, йа, йа, конечно, пиво. А, вот, всяких «понаехавших» смуглых и чернявых, отнимающих работу у наших гопников, мы, естественно, очень не любим.
Сейчас во времена мирового финансового «расколбаса» популизм только усиливается. В Евросоюзе с 2008 по 2012 год размер социальных пособий вырос на 20%, а зарплат – лишь на 12%.
В Испании, например, правительство запретило банкам выселять из квартир людей с просроченными взносами по ипотечным кредитам. А поскольку в Испании безработица составляет уже почти 27%, то таких неспособных больше тянуть ипотеку сейчас целая четверть населения.
А кто, спрашивается, должен оплатить весь этот банкет? Испанское правительство говорит, что берет проблему на себя, что означает, что оно обращается в Европейский центральный банк (ЕЦБ) с просьбой напечатать еще денег, дабы рекапитализовать испанские банки, стонущие под бременем «плохих долгов».
ЕЦБ «входит в положение» и печатает.
Денежный оборот в современных западных экономиках можно проиллюстрировать древним армянским анекдотом. «Жена спрашивает мужа:
Kitchen — kitchen — a BEAUTIFUL SOLUTION
-Ты откуда деньги берешь?
— Из тумбочки.
— А в тумбочку их кто кладет?
— Я кладу.
— А берешь ты их откуда?
— Из тумбочки».
В общем, чтобы обеспечить популистское «простое счастье», все пока берется из виртуальной «тумбочки». Как долго еще сможет продолжаться вся эта фиеста и сиеста, покажет самое ближайшее время.
Те, кто был недавно в Испании, говорят, что все едят и пьют как в последний раз – рестораны и супермаркеты ломятся от посетителей. Может быть, и правда, в последний?
У западных элит сейчас основным предметом озабоченности является то, чтобы своя годами прикормленная популизмом гопота не сорвалась с исторически сложившегося и хорошо «смазанного» электорального маятника «социалисты-консерваторы» и осталась в рамках существующих политических приличий. Электоральный успех в Греции ультралевой «Сиризы» и ультраправой «Золотой зари» дают серьезные повод, чтобы призадуматься.
В западном политическим истеблишменте не любят вспоминать, что Гитлер пришел к власти в результате свободного демократического волеизъявления немецкого народа. Неприятен ему и тот факт, что любые подлинно демократические выборы в арабском мире гарантировано приводят к власти исламских радикалов.
По итогам Великой депрессии 1930-х годов Западу не удалось удержать свои народы от авторитарных искушений. Посмотрим, удастся ли ему это сделать сейчас.
Говорят, что популистски щедрая «раздача слонов» в рамках социального государства возможна только в богатых странах. Это не совсем так.
Например, Мексика по ВВП на душу населения и уровню жизни абсолютно идентична России. Похож в обеих странах и социум: наверху олигархат, на местах – амальгама коррумпированной бюрократии и организованной преступности.
Тем не менее, в Мексике активно строится социальное жилье. Бюрократия бюрократией, коррупция коррупцией, а идеология правящей практически без перерыва Институционально-революционной партии предполагает «заботу о трудящихся».
Есть такое выражение «благородство обязывает». В случае коррумпированной бюрократии рассуждения о благородстве и долге вызывает скептическую усмешку.
Но здесь мы всех меряем своим аршином. Бывают ведь страны, где даже у насквозь коррумпированных бюрократов бывают остатки совести и, главное, здравого смысла (мы обещали, но не сделали – хоть сто лет уже правим, но в следующий раз могут, ведь, и не выбрать).
Уровень благосостояния жителей столичного Мехико, двадцатимиллионного мегаполиса, очень близок к уровню благосостояния москвичей. И там, и там средние городские зарплаты составляют порядка полутора тысяч долларов.
Но в Москве цены на жилье космические, а массовое строительство социального жилья отсутствует как класс. В Мехико же на окраинах города возводится квартал за кварталом «народного жилья», где квадратный метр стоит тысячу долларов.
Причем, 40% этого жилья раздается и вовсе бесплатно.
Не хотелось бы создавать иллюзий. Это жилье низкого качества в самых дальних районах города с плохой транспортной доступностью.
Внешний вид – ярко окрашенные «адские кубики».
Квартиры предельно малогабаритны: «двушка» — 40 метров, «трешка» — 60 метров. В общем, примерный аналог наших хрущевок.
Но, если взглянуть на вопрос под углом, что эти квартиры стоят $40-60 тыc., – то есть идут по цене простенького джипа-паркетника– и за такую цену можно купить квартиру в столичном мегаполисе, который по всем параметрам не уступает столице нашего дражайшего отчества (и там, и там – нефть всему голова), то можно, конечно, серьезно призадуматься. Думаю, в Москве нашлось бы немало желающих купить за такие деньги скромную квартирку где-нибудь на дальней окраине города или в ближнем заМКАДье.
«Хлеба и зрелищ» или цезарь на татами
Что же мешает нашему, казалось бы, откровенно популистскому правительству запустить программу «Хрущевка-2»? Во-первых, стройиндустрия является мощнейшим мультипликатором для экономики, за которой начинают подтягиваться другие отрасли.
Во-вторых, еще сильнее бы окрепли в своих электоральных интенциях те 60% избирателей, которые недавно дали свое добро на шестилетнюю пролонгацию «стабильности». Стандартный ответ «нет денег» мало кому покажется убедительным.
Вряд ли их было сильно больше в хрущевские времена, когда страна только-только закончила разбор послевоенных руин. Не сильно больше их и у современных мексиканских бюрократов (у коррумпированных бюрократов, вообще, лишних денег никогда не бывает).
Если речь идет об экономии, то можно было бы запустить вообще тот же самый копеечный проект хрущевских домов, подкорректировав только самые одиозные его недостатки – совмещенные санузлы и бессмысленные проходные комнаты. В советские годы типовые хрущевки возводились всего за два месяца.
В современном мире такими темпами уже особо никого не удивишь (в Китае, например, модульные 30-этажные сейсмостойкие дома сейчас собираются всего за 15 дней). Но для нынешней России блочный дом за два месяца – это беспрецедентный темп.
Такие «неохрущевки» смогут простоять 60-70 лет (то есть в них можно будет родиться и умереть). Соответственно, головную боль, как их сносить и расселять, получат только внуки нынешних политиков.
А, как известно, сын ни за отца, ни за деда не отвечает.
Ответом на вопрос «почему не строят» является то, что никому не хочется возиться с крайне запутанными отношениями собственности и сложносочиненными привилегиями бенефициаров- «доляшников».У нас вся экономика строится по принципу плохо очерченных полуфеодальных рент – «доляха» тут, «доляха» там. Если, например, попытаться массово строить социальное жилье в ближнем заМКАДье, то придется вести сложнейшие переговоры со всеми, у кого есть те или иные права собственности на землю – и теми, кто планировал там строить коттеджные поселки, и теми, кто якобы продолжает использовать эту землю под сельскохозяйственные нужды, и теми, кто просто хочет «жить и умереть в родовом гнезде», а если и готов променять его на что-либо иное, то, как минимум, на пентхаус.
Если в свое время история со сносом частных домов в Бутово наделала столько шума, то можно представить, какими социальными и медийными потрясения нам бы грозило второе пришествие пятиэтажек.
В Китае просто бы подогнали бульдозеры, и сказали бы: «вот вам компенсация в зубы, и все на фиг». Не нравится размер компенсации?
Можете жаловаться в Гаагский суд, Папе Римскому, Бодхисаттве Авалокитешваре, и так далее.
Наша власть – она не то, чтобы сильно жалостливей китайской. Просто ее популизм основан на преференциях в пользу «поднявшихся пацанчиков» (а это тоже «народ»), многие из которых являются членами правящей партии и ее спонсорами.
Поэтому покушение на их «доляхи» было бы, по сути, покушением на партийную кассу. В популизме ведь важна не только покупка голосов избирателей, но и наличие средств, на которые осуществляется эта покупка.
Поэтому ограничиваются невнятными обещаниями по поводу внедрения социального найма и смягчения нынешних брутальных условий ипотечного кредитования.
Российский популизм больше похож на популизм римских императоров, покупавших лояльность плебса обещанием «хлеба и зрелищ». В современных российских условиях, «хлеб» – это повышение за последние 10 лет зарплатоемкости ВВП с 25% до 40% (абсолютный процентный максимум, за которым начинается падание конкурентоспособности национальной экономики).
Справедливости ради, нужно отметить, что это подарок не только «трудящимся», которые стали больше потреблять, но и их работодателям (среди которых немало вышеупомянутых «доляшников»), которые смогли больше продавать благодаря возросшему платежеспособному спросу населения.
«Зрелища» – это спонсируемый олигархами футбол, субтропическая зимняя олимпиада и «народные» ток-шоу на ТВ типа «Пусть говорят», где синтезирована идея деревенской завалинки с судачащими кумушками, прямой демократии древнегреческого типа с ее прямо-таки эсхиловыми площадными страстями и современного медийного манипулирования. Создается впечатление, что для большинства российского населения непосредственная вовлеченность во всенародное полоскание чужого грязного белья полностью перекрывает потребность в гражданском участии в публичной сфере.
А на очередных выборах снова «проголосуют сердцем», то есть, как надо.
«Зрелища» – это и лихое молодечество на публику самого императора. Например, римский император Коммод (его изрядно искаженный образ явлен в историческом блокбастере «Гладиатор») лично участвовал в гладиаторских боях.
Он выходил на арену более 700 раз (для сравнения – современный боксер-профессионал в среднем проводит за карьеру 50-60 боев). Понятно, что, скорее всего, те гладиаторские бои, в которых участвовал Коммод были постановочными – вряд ли кто-либо бы рискнул попытаться убить или хотя бы серьезно ранить императора.
Однако в какой же спортивной форме нужно быть, чтобы в сотнях боев – хоть и постановочных – выглядеть убедительным для искушенной римской публики (выходы Коммода на арену зрители горячо приветствовали, и, наверное, не только из верноподданнических чувств). В общем, спина на колизейском татами его ни разу не подводила.
Народ «лицевой книги» vs. «пятиэтажная гаражная» Россия
В России к обитателям хрущевок некоторые начинают относиться так, как примерно относятся этнографы и антропологи к обитателям амазонской сельвы – дистанцировано лорнируют «дикарей» и фиксируют в походный журнал их странные обычаи и выкрутасы. Журналист Евгения Пищикова написала о них целую серию очерков и создала термин «пятиэтажная Россия».
А Альфред Кох в своем фейсбуке не так давно поведал о гаражной подсистеме «пятиэтажной России», которую он окрестил «Архипелаг Гараж». С точки зрения фейсбуковцев, этого малого народа «лицевой книги», завсегдатаи гаражей и обитатели пятиэтажек – это особый биологический вид, сформировавшийся за долгие годы социальной селекции.
Хотя в конце своего поста, Альфред Кох задается вопросом, что может быть всем этим людям на самом-то деле хорошо, а мы, вот, лезем к ним со своими неприятными мыслями и идеями.
Сейчас в «прогрессивных» кругах есть немало людей, которые готовые списывать все на наследие «совка», который, по их мнению, оказался на редкость живучим и даже попрошествии двадцати лет продолжает нам загаживать антропоморфный ландшафт. Но, ведь, совершенно также на протяжении всего советского периода все существующие проблемы пытались списывать на «родимые пятна капитализма».
А как только СССР приказал долго жить, социальные «косметологи» начали столь же беспощадную и безуспешную борьбу уже с«совковыми» вопиюще несексуальными родинками.
На самом деле, нет ни «совка», ни «родимых пятен капитализма». Есть российская цивилизация, которая может стилистически модифицироваться под давлением внешних обстоятельств, принимая черты России дореволюционной, России сталинской, России брежневской, России ельцинской, России путинской.
Но суть ее, в целом, остается неизменной.
В России примерно 80% людей в точности воспроизводят жизнь и судьбу своих родителей. То, что писали Горький и Лесков про российских купцов и про российский простой люд, до сих пор можно достаточно уверенно проецировать как на сильных мира, так и на современных городских мещан, заселивших пятиэтажки.А если кому-то уж так не нравится городская «фауна» в зеленых хрущевских микрорайонах, то, объективности ради, давайте, хотя бы порадуемся за флору.
