Президент, наверное, не понимал детали. Но постоянно говорил, что приближаются большие неприятности. // Александр Лившиц. Финансовые Известия 16.01.2008
Не знаю, как сейчас, а тогда администрация президента напоминала матрешку. Высшее начальство — где-то там, внутри.
И чем ближе к поверхности, тем мельче чиновники. О существовании коих главный даже не догадывался.
Поначалу был одним из них. Даже персоналка не полагалась. Лишь машина по вызову. Как-то звоню. Весной 1992 года.
Только пришел. А хозяйственники еще были старыми, цековскими. Представляюсь. Слышу вопрос: Лившиц — это что? Лившиц, разъясняю, это фамилия.
У нас, отвечает, таких никогда не было и нет. Ну значит, говорю, будут.
Авто все-таки прислал, партократ несчастный…
Потом судьба переменилась. Шеф вызвал. Вхожу. Сидит. Перебирает бумаги. Вид угрюмый. Вы, говорит, прислали записку по бюджету. А показатели неправильные. С потолка берете, что ли? Понимаете, отвечаю, я профессор. Врать не умею. Каждая цифра перепроверена.
Если в чем провинился, отпустите назад, к студентам. Тот молчит. Долго смотрит в глаза. Взгляд тяжелый.
Потом широко улыбается: ну ладно, сразу обижаться… Идите. Работайте.
Больше не проверял. Меня. Других — регулярно. Помню бравого отраслевого начальника. Отчитывается.
Перечисляет достижения. Замирает в ожидании похвал. Вот тут БН на него и уставился. Человек быстро скис.
Дайте, мол, неделю. Недостатки будут исправлены. Уходит пятясь. Президент сетует: мужики больно хлипкие пошли. Я ж его не ругал.
Только посмотрел… Вскоре, кстати, уволил.
Как-то поручил погасить долги по зарплате. Всей стране. А у меня три помощника и пять телефонов. Других инструментов нет. И власти тоже.
Труд изнурительный. Однажды почувствовал себя неважно. Позвал врачей. Те пришли. Положили.
Делают кардиограмму. Впервые в жизни. Как назло, звонит прямой. Обрываю провода. Мчусь к аппарату.
Как говорит наш дорогой шеф: «Если человек идиот, то это надолго»
Слышу знакомый голос: почему не берете трубку? Доктора, объясняю, осматривают. Он так закричал: что с вами?!
Что-то плету про плановый медосмотр. Тот заводится еще пуще: в семь утра не может быть никаких осмотров… Еле успокоил.
Тревога оказалась ложной. Ехал домой и думал: Господи, дай ему здоровья. Чтобы сердца на все хватило.
А оно понадобилось. В 1998 году. Президент, наверное, не понимал детали. Но постоянно говорил, что приближаются большие неприятности. Политическое чутье у него было феноменальным.
Шеф не сидел сложа руки. Боролся. Как мог и умел. Отставки шли сплошной чередой.
Однажды снял известного министра. Позвонил: готовьте экономическое совещание. Собрались. Расселись. У стены весь кремлевский пул.
Десятки телекамер. Входит БН. Садится. Сразу обращается ко мне: снял с работы бездельника. Лодыря. Тунеядца. Теперь дела пойдут лучше. Так, Александр Яковлевич? Нет, отвечаю, не так, Борис Николаевич. Сзади начинается движение. Выпроваживают журналистов.
Со словами: ничего не слышали, ничего не видели. Смотрю на коллег за столом. Лиц не видно.
Все углубленно изучают бумаги. Президент сурово отчитывает. Закрывает совещание.
Остаемся вдвоем. Объясняю: иначе не мог. Узок круг министров-экономистов. Ругать товарища, да еще с экрана? Увольте.
Дело к тому же не в людях. Это раньше кадры решали все. А теперь гораздо меньше. Государство слабое. Честный мытарь грозит уклонисту: плати налоги, а то срок получишь.
И слышит в ответ: еще посмотрим, кто кого посадит. Да и экономика в детском возрасте. То ветрянка, то корь…
Напоследок повинился: если публично возразил президенту, надо уходить. Готов.
Президент терпеливо слушал. На слова об отставке не отреагировал. Остался, однако, при своем мнении.
Сказал на прощание: добренький вы слишком. Мощи не хватает. Требовательности.
Он нередко предлагал разные должности. Однажды объявил: буду менять правительство. Какой пост хотите занять?
Ну что тут ответишь… Ваше, говорю, дело. Решайте. Посмотрел на меня с нескрываемым презрением…
Ельцин искал себе подобных. Людей с громадной силой воли. Способных идти к цели, невзирая ни на что. Чтобы не ждали вручения рюкзаков с ответственностью.
А сами хватали потяжелее и взваливали на плечи.
Они нашлись. Получили от президента много власти. Впряглись. Потянули воз из грязи. Остальные налегали сзади.
Подталкивали сбоку. Среди них был и я. В конце концов вытащили. Все вроде бы живы и здоровы.
Лишь самого главного не уберегли. Надорвался. И ушел от нас навсегда… Это последняя история про 90-е годы. Из числа тех, которые уже можно рассказывать.
Пока.
